Имею право быть неправым | Хабаровский краевой музыкальный театр

Имею право быть неправым

Интервью с народным артистом России Игорем Евгеньевичем Желтоуховым

     В зале музыкального театра, наполненном зрителями и привыкшем к смеху, к бурным проявлениям эмоций - тишина. Зал боится упустить слова, произносимые со сцены, хотя понимает, что и слова - не главное. Ибо есть еще интонация, голос, взгляд. На сцене - народный артист России Игорь Желтоухов, и все не так однозначно, как, возможно, ожидалось от похода на музыкальное действо. Эти чувства, без сомнения, вы испытали на себе, если  побывали на спектаклях «Седина в бороду - бес в ребро» или «Самолет Вани Чонкина». Если же вы решили, что, посмотрев их, хорошо поняли героев Игоря Желтоухова, придите снова и убедитесь в своей ошибке. Даже если в первый раз вы не пропустили ни слова, ни взгляда, ни интонации, вы наверняка найдете и почувствуете то, что не далось вам при первой встрече. Потому что на сцене - Мастер.

     Игорь Желтоухов - народный артист и педагог, воспитавший целое поколение артистов. Он - поэт, создавший стихи и песни, которые гуляют сами по себе и считаются народными. Отец двух сыновей, один из которых - заслуженный артист России Денис Желтоухов. А еще он - человек, обожающий свой театр, своих близких и свой город.

     Игорь Евгеньевич, какие у вас самые-самые ранние воспоминания?

     Вот не помню, сколько мне было лет... Наверное, года три. Зима. Кинотеатр «Гигант». Родители взяли с собой в кино. Какой фильм был, не помню, но перед началом его играл оркестр, и какие-то тетечки и дядечки пели песни. Я такое видел впервые и слушал с упоением. На следующий день собрались гости. Стол накрыли, на столе - водочка, винегрет. Я в майке по пуп (а ниже голый) встал на стол и спел песню, которую вчера впервые в жизни и единственный раз услышал в исполнении тетечки в кинотеатре. Я и руки сложил, как та тетечка. Кстати, на ней, в отличие от меня, было до самых пят бордовое платье из пан-бархата. Я спел от начала до конца «Не нужен нам берег турецкий, чужая страна не нужна». Была пауза. Для меня непонятная. После этого воспоминания такие: меня завернули в тулуп, посадили в машину «Эмка», и шофер катал меня до вокзала и назад. Потом привезли  домой, сняли тулуп и попросили спеть еще раз, но я завредничал и сказал, что хочу спать. Кстати, этого я никогда никому не рассказывал, потому что меня об этом никто не спрашивал.

     Возможно, это была самая первая демонстрация ваших актерских способностей?

     Да, пожалуй. Я услышал и, видимо, детская память сработала как магнитофон.

     А родители потом подталкивали к тому, чтобы и дальше актерствовать каким-либо образом?

     Нет. Никогда. Мама, царство ей небесное, спала и видела меня учителем, потому что у нас семья педагогов. И папа, и брат старший, и сестра, в общем, вся родня связана с пединститутом. И мама видела меня учителем по физкультуре.

     Почему по физкультуре?

     Откуда я знаю?! Вот она считала, что это мое призвание - учитель. Может, она права была.  В моей душе что-то учительское сохранилось и потом подтвердилось.

     С какого возраста вы ощутили себя личностью?

     Наверное, с тех самых лет трех. То есть, я не очень понимал, что это такое, и объяснить не мог. Это ведь можно понять только оглянувшись. Сейчас пришел возраст остановиться и посмотреть в зеркало. Я посмотрел и увидел, что, сколько бы ни был на свете, всегда я - это был я, то есть в детстве я ощущал себя таким же, как ощущаю сегодня.

     Родителям приходилось вас наказывать за что-нибудь?

     Один раз в жизни, в первом классе. Отлупили меня за то, что я в театр пошел и никому не сказал. Смотрел в  тюзе  «Капитан Гастелло», никого не предупредил и опоздал. Меня мама сильно лупила и говорила, что ноги твоей в этом театре больше не будет. Человек предполагает, Бог располагает. Так же и я Дениса не пускал в театр. Бог распорядился по-другому. И слава Богу!

     Первый ваш выход на сцену - что это было за ощущение?

     Никакого. Полная пустота. Это был 1959 год. Я был старшеклассником и учился в студии театра драмы у Михаила Семеновича Амитова, куда меня приняли сразу на второй курс. Амитов - главный режиссер - ставил спектакль «Живой труп». Вся наша студийная масса пела цыганские песни. Нам было по 14-15 лет, нас приклеили к парикам и бородам, и мы тупо заучили слова. Занимался с нами  дядя Вася Пономарев - старый цыган, отец знаменитой Вали Пономаревой. Мы, действительно, на сцене были массой. И у меня не было никаких ощущений. Никаких. Главным было другое - то, что дядя Вася Пономарев звал меня «сынок». Хотя обычно цыгане особо к себе не подпускают. А меня дядя Вася и тетя Дина и в дом приглашали, и потом, когда прошло время, дядя Вася подарил мне свою гитару старинную. Кстати, дядя Вася первый в истории цыган, который закончил консерваторию. То есть, первый цыган с высшим образованием. И в фильме «Живой труп» дядя Вася играет главного цыгана-скрипача, и сам играет на скрипке. Это были совершенно очаровательные, чудные люди. Тетя Дина всю жизнь проработала зав. буфетом в гостинице «Дальний Восток». Когда мы уже работали, и у нас не было денег (а не было их у нас всегда), мы приходили к тете Дине и, молча, вставали с тоскливыми взглядами. И тетя Дина вытаскивала толстую тетрадь и писала: «Игорек - столько-то, Пашенька - столько-то, Яшенька - столько-то...». Мы в зарплату ей отдавали долг, и она нас вычеркивала. Она очень любила артистов. Очень. Это крайне редко случается.

     Ваш путь вы считаете трудным?

     Я об этом не задумывался. Вот так Боженька распорядился. Сейчас с позиции моих опыта, возраста, звания и регалий, оглянешься назад и думаешь: «Господи, как было тяжело!» Но ведь выжили. Нищими были, получали копейки. Мы с женой уже воспитывали старшего Женьку, и случалось, закладывали обручальные кольца. Но никогда не думали о том, что это тяжело. И главное - я никогда ни у кого не попросил ни копейки денег. И никогда ни у кого не занимал.

     Почему?

     Не хочу. Я все должен сам. Если родители предлагали помощь, я не отказывался. Но просить... Я никогда ничего ни у кого ни разу не попросил. Никогда. Бог все видит - даст, что может и что хочет.

     А творческий путь?

     Я и об этом не задумывался. Наверное, Бог не зря захотел, чтобы я выбрал именно этот путь. Спасибо, что путь этот был и тяжелый, и легкий - всякий был. Спасибо, что я ни направо, ни налево не пошел. Больше всего было в этом пути приятного.  Было приятно... - слово какое хорошее. А вообще, в театре в принципе не может быть легкого пути. Здесь надо жить. Мой дом в театре. И это, согласитесь, видно. Какая у меня гримерка, какой диванчик! Мне говорят: «У вас как дома». А я отвечаю: «Нет. У меня дома как в театре». Потому что здесь я нахожусь больше, чем дома. Вот и все.

     В начале пути не было ли у вас желания уехать в Москву и проникнуть в кино?

     Приглашали. Меня столько приглашали за мою жизнь, что я сбился со счета.

     Почему не откликнулись?

     Я не смогу. Это не красивые слова, я действительно так думаю. Мой папа всегда говорил: «Не позорь фамилию». Я в этом городе родился, я в этом городе вырос, этот город сделал меня человеком - тем, кто я есть. Может, кому-то и непонятно, почему не уехал - ведь приглашали и в столицу, и в Питер. Предлагали квартиру. Моих отказов не понимал мой старший брат, который шесть лет ждал там прописки. Я тогда объяснял ему: «Юрочка, пойми, это не я прошусь. Это меня приглашают». Но сам-то я точно знаю, что я не смог бы уехать. Это правда. И я могу говорить это любому, глядя в глаза. Я должен быть здесь. И внушил Денису, что пока я живой, он отсюда не уедет. Вот не будет меня, делайте все, что хотите (потому что меня не будет). Но не позорь фамилию. И, слава Богу, он ее не позорит. Если он что-то напакостил, я всегда говорю, как говорил мой папа: «Это не он виноват. Это я виноват». Что-то я не так объяснил, что-то я не так сказал, что-то я не так сделал. Я. А не он. И он это понимает. И я понимал, когда папа за меня просил прощения. Вот по этим по всем причинам меня из этого города понесут.  У меня здесь бабушки, дедушки, дядьки, тетки, папа, мама - вся родня здесь похоронена. И меня здесь похоронят. Это я говорю не потому, что уже собираюсь. Просто я люблю этот город. Так же как он любит меня. И это без пафоса. Это я так думаю. Это мое.

     Великая Фаина Раневская говорила: «Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи». У вас свое резюме на тему жизни есть?

     Совершенно неожиданный вопрос. Думаю, дело не в том, что жизнь прожить надо, как у Николая Островского, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Нет. Для меня это... И детям своим я так внушил. Играй как в последний раз в жизни. Тогда, может быть, что-нибудь получится. Живи как последний день. Люби как последний раз. Тогда, может быть, тебя и запомнят.

     Говорят, что самый легкий характер у циников, а самый невыносимый у идеалистов. Вы к кому из них себя относите?

     Я думаю, что я все-таки идеалист. Я так думаю. Но в какой-то степени все мы циники. Все до единого. Если кто-то скажет, что он не циник - врет.

     С вами легко работать?

     Тяжело. Я вредный человек. Я имею в виду по работе. А в жизни я мягкий и пушистый. И хороший. Я добрый, я не злопамятный, не злой, не вредный.

     А на сцене и злой, и вредный?

     Да. Это нормальное состояние, потому что работа есть работа, а жизнь есть жизнь. Это нормальное состояние. Это ведь не в смысле я - злой. А в смысле я - очень исполнительный. Я могу ругаться с режиссером, с актерами по работе пока мы репетируем - мы гребем в одну сторону. Но как только вышел спектакль, я терпеть не могу отсебятины. Терпеть не могу. Хотя в жизни все бывает. Терпеть не могу, самое главное - равнодушия. Для меня человек с мертвыми глазами... Я не могу терпеть людей, которые в глаза не смотрят. Для меня это конченый человек. И в жизни тоже. Раз человек не смотрит в глаза, значит, он чего-то боится. Значит, есть повод не смотреть. А в жизни я нормальный, хороший. Я могу за столом посидеть, выпить, песни петь.

     Бывает, что вы отказываетесь от роли?

     Нет. Ни разу в жизни. Хотя  по положению могу. Я не имею права выбирать, но так как я народный артист, я имею право отказаться. Но тогда неинтересно будет жить. Надо играть все.

     Случалось ли играть отрицательных героев?

     Да-а.

     Эти роли вам удавались?

     Вот здесь такая штука. Меня так учил мой учитель Михаил Семенович Амитов - народный артист, Лауреат Государственных премий, совершенно очаровательный человек, который меня к себе взял когда-то. Когда играешь пьяного - ищи, где он трезвый. Когда играешь отрицательного, пойми, что это ведь только нам кажется,  что он отрицательный. У каждого своя правда, каждый человек думает, что он прав, а остальные неправы. Это с нашей точки зрения он отрицательный. А с его точки зрения он положительный. Они неправы, а он прав. Поэтому отрицательных нет, мы все положительные. Вот другое дело, как жизнь расставит все по местам. Но это мое мнение, я могу быть неправ.

     В таком случае есть ли смысл задавать вопрос, что интереснее играть?

     Все! Человека играть надо. Вообще, разве можно сыграть любовь? Разве можно сыграть ненависть? Разве можно сыграть отрицательного? Разве можно сыграть положительного? Человека играй. Авторы: Чехов, Толстой, Шекспир - они вложили в это свое, они написали, а мы играем в предлагаемые обстоятельства. То есть - я в предлагаемых обстоятельствах. Надо играть человека. Че-ло-ве-ка! Со всеми его недостатками, плюсиками и минусиками.

     Идеальный режиссер в вашем понимании?

     В моем понимании нет плохих режиссеров, и не может быть. Я объясню свою позицию. Я еще раз говорю, это моя позиция. У меня за мою жизнь было больше семидесяти режиссеров, и ни с одним  никогда... то есть я ругался... Но сначала всегда старался понять, что от  меня хотят. Что! Не как, а что. Как - это уже работа артиста. А сначала понять надо, что от тебя хотят. Если артиста режиссер ругает, значит, ты, артист, не понимаешь, что от тебя хотят.

     А бывает такое, что режиссер сам не знает, чего он хочет?

     Ну, крайне редко. Значит, все равно виноват артист. Придумай сам. Значит, на тебя просто времени не хватило. Это здорово. Значит, придумай. Покрути. Это не значит, на себя одеяло тащи. Тебе режиссер сразу скажет: «Игорь, ты на себя одеяло тащишь. Тут не про тебя. Убери чуть-чуть. Сними немножечко». А плохих режиссеров нет. Просто режиссер немыслим без артиста.

     Удается ли вам в начальной стадии подготовки спектакля понять, будет ли он успешным?

     Никогда. Во-первых, это не надо. Во-вторых, никогда не просчитаешь. Бывает так, что приезжает режиссер (а на моей жизни это было не раз и не два), и работаешь день-ночь, утро-вечер, и готовишься с таким удовольствием... А зритель на спектакле встает и уходит. Не просчитаешь, будет успех или нет. Это - театр.  И, в-третьих, как вам нравится «во-первых»? Никому это не надо. Что выросло - то выросло. Все равно ведь не исправишь.

     День перед премьерой. Отчего надо предостеречь человека, который решит пообщаться с вами в этот день?

     Я не со всеми могу общаться. Вообще. В принципе. Не важно, в день премьеры или нет. А в день премьеры, конечно, есть ожидание: будет не будет... Но человек, который ко мне обращается, он тут ни при чем. У него какие-то свои вопросы, он просто хочет пообщаться. А как я могу отказать человеку, который хочет пообщаться? Но это если он мне друг, а не просто знакомый.

     Предлагаю игру на ассоциации. Я называю спектакли, в которых вы работали или работаете, а вы - одним словом возникшую ассоциацию.

     Никогда про такую игру не слышал. А зачем она?

     Отношение к любому событию, в том числе и к спектаклю, можно порой сформулировать одним словом? Например, я говорю «Бабий бунт».

     Плохо вижу. Плохо вижу выпивку. Плохо вижу всех. И все время выпивши.

     «Седина в бороду - бес в ребро»

     Я. В старости. Чего бы я не хотел.

     «Сильва»

     Музыка. Это гениальная музыка.

     «Сказ про Федота-стрельца»

     Ни-че-го.

     А я его, к сожалению не видела.

     А я его и не помню.  Блистательный артист занялся не своим делом. Я имею  в виду режиссера. И самое главное, не было адресности спектакля.  Если это для взрослых - тогда это не сказка. Если это для детей, тогда она должна быть для детей. Конкретно. Отсутствие адресности  - это то, чего я всегда боюсь. Нельзя делать и для детей, и для взрослых. Нельзя.

     «Черевички для любимой».

     Много снега. Зима.

     «Самолет Вани Чонкина».

     Тут у меня двоякое чувство. Нельзя высмеивать великих людей. А первая ассоциация - а вы, ребята «не троньте русского солдата, и он тогда не тронет  никого».

     Спасибо за игру.

     Пожалуйста. Но вообще, рискованная игра. Вдруг бы я сказал г...?

     А что поделаешь, если бывает и такая ассоциация? Теперь вопрос, который задают все. Любимые роли - это...

     А их нет. Они все любимые. Вот если десять пальцев на руках, отними один? Не хватать же будет, и больно, правда? И что-то не сможешь сделать, сыграть. Их должно быть десять. Их нет любимых - не любимых. Нет  такого понятия. Это как дети. Если хотите, ассоциативно. А больное дитя - оно всегда любимое.

     В современном зрительном зале  что-нибудь раздражает?

     Телефонные звонки. Вдруг у кого-то звенит, он судорожно начинает выключать. Или, к несчастью, начинает разговаривать во время действия. Такое тоже есть.

     Вы скрытный человек или открытый?

     Я скрытный.

     А как вы относитесь к зависти? Самому приходилось завидовать?

     Я ни разу в жизни никому не позавидовал. Но голова моя понимает, что как только появился человек, одновременно с этим человеком, появившимся на земле, появилась зависть: «Почему у тебя есть, а у меня нет?». Из-за зависти (это самое паршивое, паскудное чувство, которое может быть только у человечества) все войны, все предательства, и все-все самое плохое. И Бог видит, я ни разу в жизни никому не позавидовал. Вот радоваться, я радовался за человека. Человек познается в радости. Вот это точно. Мы можем каждый прийти и посочувствовать, пособолезновать. И никто все равно не знает, что у человека в голове. А вот в радости человек открыт, он познается весь.  Я, наверное, не такой, как другие. Другие, наверное, познаются в горе. Я - в радости.

     Чего вы в себе не любите?

     Болячек. Это не то, что я боюсь. Я ничего не боюсь. Мне просто неприятно, я не люблю. Не люб-лю!

     А в других?

     В других я не могу понять предательство. Простить прощу. Я нормальный мужик с нормальными отклонениями от нормального поведения. Я как нормальный мужик прощу. Но я никогда не забуду. Я никогда никого в своей жизни не предал. Наверное, в этом я идеалист. Меня так воспитали. Наверное, я из другого века. А ведь, и действительно, из другого века. Сейчас сказал и вдруг понял это.

     Чем может вас удивить?

     Я не потерял еще вот этого удивительного качества - удивляться. Меня  можно удивить чем угодно. Хорошей песней, хорошим отношением к театру, хорошей ролью, хорошим отношением ко мне, радостью. Это немножко словоблудие. Но, действительно, меня можно удивить радостью.

     Вы склонны к самоедству?

     Вот последнюю крошку доедаю. Есть такой жучок, называется - самоед. Вот я этот жучок. И у меня внутри по любому поводу: «Игорь, ты не так любишь. Игорь, ты не так общаешься. Игорь, ты не так с людьми себя ведешь. Игорь, ты лишку выпил. Игорь, ты лишку сказал». Но это уже потом. Это нормальное состояние. И к этому, как говорил Чехов, относиться надо философически. Я к этому отношусь философически.

     Вы человек современный или старомодный?

     Старомодный. Мне все кажется, что все не так. Что в мое время и сахар был слаще, и вода мокрее, и дружба была другая. Я еще живу тем временем. Древние греки, философы, говорили, что человек живет тем временем, когда ему было хорошо. А хорошо нам было в молодости, и нам кажется, что сейчас все не так. Но это не значит, что я говорю это вслух. Это опять жучок-самоед: «Игорь, ты не прав». Говорят, сейчас время другое. Время - всегда одинаковое, люди - разные. Вот я остался немножко, на три лесенки, внизу. Я стараюсь, что-то у меня получается, но не все.

     Когда вы стихи начали писать?

     Как все - лет в 15.

     О любви?

     Естественно. А о чем еще писать?

     Правда, что есть известные песни, авторство которых принадлежит вам?

     Да. К счастью, есть мои песни, которые люди поют. И слава богу. Я никогда не буду оспаривать. Как мой друг Саша Ковалев сказал: «Да что ж мы будем с тобой, Игорек, по судам бегать? Тетрадки вытаскивать свои рукописные, что-то доказывать? Люди поют, значит, мы с тобой не зря прожили жизнь». Кстати, недавно у меня в гостях он пел новую песню. А с месяц назад принес мне касеточку, на которой поет Шуфутинский. Был фестиваль шансона, и песня Саши Ковалева взяла гран-при. Поет ее Шуфутинский, но я-то знаю, что это песня Саши Ковалева: и текст, и музыка. А авторство и Шуфутинский, и никто из них, не указывает. Вы обратили внимание, шансон авторства не имеет. Но я-то автора знаю. И писались те шесть-семь песен, что исполняются сейчас Шуфутинским, при мне.

     И свои песни вы так же обнаруживаете?

     Примерно так же. Что-то поют, что-то вдруг всплывает переделанное. Да и ради бога. Это не самое главное. Живут песни, кому-то они нравятся, и все на этом. Их у меня не так много, как у Саши Ковалева. Но их у меня есть. А специально о них размышлять мне не хочется. У меня голова другим занята. Это было когда-то, изредка мелькает сейчас, но редко. Если меня стихами шарахает, то только по случаю событий - дней рождения друзей, к примеру.  Обычно это совершенно несуразные стихи, когда все смеются, не понимая, про что смеются. Я обожаю, когда доходит на второй-третий день. У меня последние сорок лет другое хобби - театр.

     Есть у вас несколько слов, которыми вы можете определить себя и театр, в котором работаете.

     Любовь. Это самое главное слово и чувство. Любовь к жизни, к близким, к  друзьям, к работе. Одно слово, самое емкое для меня - это любовь. Будешь любить - и тебя будут  любить. Не будешь любить - извините. Лично я или люблю...

     Или не люблю?

     Нет. У меня такого чувства нет. Гениальные строчки есть у Чехова: «Если бы мы больше любили друг друга, меньше бы было на свете разбитых душ и сердец». У меня вот так: или я люблю, или мне все равно. Самое страшное в моей жизни, это когда мне все равно.

     Однажды в разговоре вы произнесли: «Люблю одноцветных людей». Расшифруйте.

     Есть черное и белое. Я люблю белое. Не люблю черное. Не люб-лю.

     А красно-серо-буро-малиновое?

     Этого я не очень понимаю. Не люблю серое. Его, собственно, никто не любит. Я дальтоник, как я это называю. Я люблю белое - понятное. Не люблю непонятное. Тут опять начинается работа жучка-самоеда. Раз все понимают, а я не понимаю, значит, я - дурак? А остальные - умные? Когда-то давно, когда вышел наш отечественный фильм «Гамлет», со мной произошла такая история. Я пошел на этот распиаренный по тем временам фильм, с трудом попал, посмотрел две серии, вышел и понял, что я ничего не понимаю. Вот все понимают, все говорят «ах, это здорово, блистательно», а я не понимаю. Я увидел в этом фильме одного артиста и режиссера. Я подумал: «Я тупой». Второй раз отсидел две серии. И второй раз ничего не понял. Ночь не спал с осознанием того, что все умные, а я тупой и пошел в третий раз. После третьего раза понял - я умный. Я никого не хочу обижать, но у меня на все свое мнение. И его тоже надо уважать. Да, я могу быть неправ, я же человек. Я имею право быть неправым.

     Вам случалось перечитывать свои интервью прошлых лет?

     Нет.

     Но наверняка в разные годы вам задавали одни и те же вопросы. Менялись ли с годами ваши ответы на повторяющиеся вопросы?

     Да, разумеется. Время одинаковое, а я-то меняюсь. Причем, удивительная штука, не в лучшую сторону. Поэтому и ответы менялись. Я как-то вычитал: задали один и тот же вопрос трем людям - первокласснику, студенту и академику: сколько будет дважды два? У первоклассника ни доли секунды не было паузы, он сказал «четыре». Студент последнего курса физмата сказал «четыре» после паузы в полторы секунды. Академик Курчатов дал этот же ответ, но только после паузы в полторы минуты. И это, согласись, просто здоровски.

     Спрашивать, как планировала, без чего вы не можете представить себе своей жизни, я не буду. И так очень понятно.

     Без театра. Если кому непонятно.

     Что вы скажете себе, проснувшись в то утро, когда вам исполнится 65?

     Как?! Уже?!

     А внутренний возраст у вас какой?

     Тридцать! Причем, последние тридцать лет.

     Какой вопрос журналисты никогда вам не задавали?

     Сколько вы хотите прожить? Я бы ответил - ВСЕГДА.

     А не надоест?

     Годы как деньги: их много не бывает. Их бывает только мало. Я хочу работать. Хочу и смею сказать, что могу. Вот сколько Бог отписал, столько и хочу работать.

     Спасибо за интервью, Игорь Евгеньевич! Пусть будет так, как вы хотите. С юбилеем!

Записала и подготовила к печати Галина Долинина

«Хабаровская неделя» №13 27 марта - 2 апреля 2009
 

Связанные материалы:

 
Версия сайта для слабовидящих
Обычная версия сайта
 
Яндекс.Метрика
Наверх