Полеты, параллельные сцене
Интервью с народным артистом России Валерием Хозяйчевым
На воеводском дворе тесно от столпившегося люда. Ждут прибытия царского посланника - боярина Сапуна Тюфякина. Является он торжественно - под колокольный перезвон, в коляске, которую везет диковинная четверка: слон, верблюд, конь и осел. У гостя - свита пестрая и шапка богатая: так высока да тяжела, что сползла на нос, да и здесь едва ли удержится. Боярин фасонится, пытается из-под шапки орлом на подданных глядеть, да шея тощая подводит - от тяжести мотается, того и гляди переломится.
- Слушай боярское слово! - объявляет дьяк-глашатай.
Всю силу, оставшуюся от борьбы с головным убором, Тюфякин тратит на то, чтобы зад от сиденья приподнять, перст указующий воздеть и выдохнуть:
- В баню!!!
Зрительный зал хохочет. Именно так публика, пришедшая в музыкальный театр на премьерный спектакль «Девичий переполох», знакомится с персонажем, которого с блеском исполняет народный артист России Валерий Михайлович Хозяйчев. И потом на протяжении двух действий зал с нетерпением ждет его очередного появления и, затаив дыхание, ловит каждое слово и каждый жест в полной готовности смеяться и радоваться находкам артиста.
В этом нет ничего нового ни для Хозяйчева, ни для публики. Вот уже больше сорока лет он покоряет зрителя своей искренностью, пластикой, полетной легкостью движений, отточенностью и продуманностью каждой детали образов. Он великолепен и ни на кого не похож.
Валерий Михайлович, как и когда в вашей жизни появилась оперетта?
Я жил во Владивостоке. Заканчивал школу уже. И приехал на гастроли хабаровский театр музкомедии. У меня семейка была большая. В театр мы не ходили никогда, у нас не было это заведено. Семья была не то что нетеатральная, а просто очень бедная: нас было восемь детей. И вот я впервые пошел в театр и увидел музыкальную комедию, увидел такой праздник! И я подумал, что надо мне здесь работать. Это было в 1963 году.
Я поехал в Хабаровск - в театральное училище. Здесь выпускали артистов оперетты. Мой курс вел прекрасный педагог - Валентин Аполлонович Гримм. Потом, когда я уже работал в музкомедии, великолепная Зеля Петровна Гримм-Кислицина говорила: «Ты напоминаешь мне Гримма». Мы ведь очень часто с ней делали концертные номера из их репертуара.
Что же получается: вы о театре не думали и не мечтали и вдруг пошли в театральное училище?
Конечно, я был им увлечен театром давно. Танцевал, читал, в кружок дома пионеров ходил. Но то, что это будет моей профессией, я не подозревал.
Наверное, глупо спрашивать о том, был ли радостным момент, когда вы наконец-то попали в театр и стали артистом?
Дело в том, что я в театр попал очень быстро - еще учась на втором курсе. Зная мое материальное положение, Валентин Аполлонович устроил меня на работу в балет. И я танцевал. Потом, когда выяснилось, что я не могу совмещать занятия у балетного станка, разучивание танцев и учебу, меня перевели в хор. В 1967 году, по окончании училища из всех наших из студентов, кто подрабатывал в хоре, остаться в театре предложили только мне. В этом же году и в армию забрали. Я служил в полку связи в Магдагачи, а потом, на второй год меня перевели сюда в КДВО - в ансамбль песни и пляски. Мне, правда, это было обещано заранее - то, что переведут на второй год службы, когда я закончу курс молодого бойца. В ансамбле предложили на выбор: быть ведущим, петь в хоре, танцевать. Я не захотел быть ведущим, объявлять номера - в ансамбле я танцевал.
Первая роль случилась, когда у нас в театре ставил свой дипломный спектакль режиссер из ГИТИСа Кожушкин. Это была «Полярная звезда» на музыку Блантера. Я играл там матроса Севку Мамыкина. Эта была пьеса про любовь и дружбу, про таких хороших моряков, светлые взаимоотношения. Кожушкин в программке написал мне: «Начинающему артисту от начинающего режиссера».
А чувства-то какие были от той первой роли - наконец-то сбылось!?
У меня и сейчас такие чувства от каждой роли: наконец-то дали поработать! Сейчас, к сожалению, играть удается не столько, сколько раньше. Я ведь раньше очень много играл. Самые сильные спектакли, разумеется, были в ту пору, когда Юлий Гриншпун работал. Из самых любимых - «Жирофле-Жирофля». Это был последний спектакль Юлия Изакиновича в эпоху его первого приезда в Хабаровск. Спектакль великолепный, вся пьеса в стихах. Я играл одну из центральных ролей - губернатора города. Очень памятен его же спектакль «Женихи». Из него у меня потом остались концертные номера. Если бы спросили, кого я считаю своими театральными учителями, то только Гримма и Гриншпуна.
Как случилось, что несколько лет назад, артист музкомедии Валерий Хозяйчев стал героем спектакля хабаровского театра драмы?
Это был спектакль по серьезной пьесе Саймона «Весельчаки». Возможно, кому-то захотелось, чтобы в театральной жизни Хабаровска возник такой прецедент - чтобы артист музыкального театра сыграл в драме. У нас ведь такого никогда не практиковали. Это на западе, в Москве не редкость, там больше театров: артиста туда пригласили, сюда пригласили. А здесь?.. Может, хотели привлечь в театр зрителя, которому был интересен я как артист.
А вам это было интересно?
Мне это было очень интересно, и я горжусь этой работой, но долго спектакль не продержался. Никто в серьез его прокатом не занимался, не было рекламы. То есть, сказав «а», не сказали «б». Потом приехал в драму еще один постановщик, и снова пригласили меня. Ставился «Слишком женатый таксист». Какое-то время я в этом спектакле работал. Был еще один проект, который состоялся, к сожалению, без меня. Это шекспировский «Король Лир». Сами понимаете, какое это счастье для артиста. Я готовил себя к роли шута, даже начал учить монологи. Но не сбылось.
Вы производите впечатление доброго, мягкого человека. Это так? Или все иначе - за всем этим скрывается буйство темперамента?
Я достаточно нервный и вспыльчивый. Я вообще холерик.
А с мягкостью и интеллигентностью, но без вспыльчивости можно работать в театре?
Мне было бы тяжело. Как быть тогда с откровенным хамством, с недисциплинированностью, которые, увы, случаются и на сцене? С несерьезным отношением к своему делу?
Это повод для проявления черт холерика?
И это, и то, что некоторые называют импровизацией. Кстати, не у всех есть этот дар. Благодаря импровизации одного артиста другой может вообще потерять смысловую нагрузку своей роли. Представьте, вы произносите монолог на сцене. И он важен: и для тебя, и для спектакля в целом. И вдруг среди монолога партнеры начинают импровизировать - вставляют неожиданные для тебя реплики. Меня от этого порой начинает буквально колотить, я напряженно соображаю, как из этого выкрутиться, потом мучительно вспоминаю, а на чем же я остановился? Это очень сложно.
Но вы ведь знаете, что неопытный зритель никогда не замечает таких ситуаций, а искушенный - обычно рад стать свидетелем незапланированных пикировок на сцене. Признайтесь, вы такую импровизацию обычно мастерски «отбриваете».
Ну, это же не мои заслуги. Меня просто провоцируют на это.
А вы так никогда не импровизируете?
Никогда.
Работа над ролью, сам спектакль отнимает силы и душевные и физические. Каких тратится больше?
Душевных. Извожусь и переживаю очень.
Перед каждым спектаклем или только перед премьерными?
Я начинаю трепать себе нервы заранее. Как только выдали роль. Тем более, что я часто фантазирую по роли одно, а режиссер ставит совсем другие задачи. Очень запоминающийся пример такого несовпадения был у меня с Гриншпуном. В «Свадьбе в Малиновке» мне дали роль Попандопуло. До этого я видел много «Свадеб в Малиновке», много Попандопул. В том числе, разумеется, и знаменитого Водяного в известном фильме. Видел нашего Гримма, видел комика Ришанского. Это было настолько смешно! Это было смешно в том понимании оперетты - еще советской, 60-70 годов. И я был счастлив и думал: «Именно так я и сыграю!». И стал придумывать образ. Я напридумывал всякую чепуху: и где у меня будет рваная тельняшка, и где и как я буду чесаться. Я даже лысину себе раздобыл - киношная какая-то лысина у нас в реквизите нашлась. Проводочки решил в нее вставить - как-будто вены. В общем - шизо.
А Гришпун сказал: «Никаких лысин». Он мне даже реплики поубирал. Он решил, что я буду совсем другим Попандопуло - как Остап Бендер. Все, что я напридумал, оказалось чепухой. И я стал как Остап Бендер. Я себя переборол, и все это вылилось в такую блестящую роль! Зритель очень оценил то, как Гриншпун трансформировал меня и по-новому увидел образ Попандопуло. Мы себя не видим со стороны, не видим, что порой несем чушь со сцены. И очень везет, когда есть глаз, который видит.
Раньше в Хабаровск нередко приезжали московские театральные критики. К примеру, Калиш. Обычно после просмотра он проводил разборы наших спектаклей, и я так радостно на них ходил - с ожиданием того, что обо мне сейчас будут говорить. И он, действительно, часто хвалил меня. После спектакля «Золушка» по Шварцу в постановке Туговикова, где я играл короля, Калиш сказал, что Хозяйчев единственный, кто играет именно по Шварцу, что он летает параллельно сцене. Я не сразу понял, что это значит - хвалят меня или ругают? И я попросил разъяснить. Оказалось, что так я работаю с партнерами: «летая» по сцене от партнера к партнеру, чтобы получить у них отклик. Значит, похвалил.
Я всегда хочу, чтобы человек, которого я играю, был живым. Неважно, что оперетта - жанр, в котором это вроде бы и не обязательно. Это не всегда легко. Сложно мне, к примеру, было в спектакле о Паганини - в «Струнах любви». Или вот - «Аристократы поневоле». Понятно, что мой персонаж - дурак, что он глупый. Но он же что-то чувствует среди тех идиотов, которые приехали к нему в гости и разыгрывают из себя аристократов. Он же так простодушен и очень испуган. Или роль Черта в «Черевичках для любимой». Это ведь тоже живой человек. Я готовился к нему и как к роли сказочной, и отчасти как к роли Мефистофеля, но очень хотел его очеловечить. Не смотря на то, роль очень выигрышная, здесь особенно было сложно - возможно из-за затянутых монологов, на которых зритель буквально остывает. И там, где вроде бы должны быть аплодисменты, в зале - тишина.
Значит, предчувствие успеха бывает обманчивым. А противно после спектакля бывает?
Бывает. Раньше входил из театра с гордостью. Не успеваешь разгримироваться, торопишься выйти, чтобы услышать зрительское мнение о себе. Сейчас-то это давно прошло. А как-то вообще курьез был. Стою после дневного спектакля возле хлебного киоска, а из театра идет старушка. Увидела меня, узнала и стала мне разные речи хвалебные говорить. «Знаете, - говорит, - я выросла на ваших спектаклях. Я еще вас смотрела в том театре -старом, на Амуре который». Я думаю: «Батюшки! Тебе же лет 80 уже! Сколько же мне тогда должно быть, если ты выросла на моих спектаклях?» А если серьезно, то всякое бывает. Иногда бежишь со спектакля - со стыда сгораешь. Смело могу пройти после нашего премьерного спектакля «Девичий переполох». А за остальное… Иду и переживаю дома.
А «Бабий бунт»?
После «Бунта» меня на улице едва ли кто узнает. А работается в нем очень комфортно. Во многом благодаря моей партнерше в этом спектакле - Людмиле Блок - одной из самых сильных наших драматических актрис. Хорошо на сцене говорить с партнером, который тебя понимает, который найдет все в твоих глазах и ответит вдруг не так, как заучено было, а иначе. Это будоражит, позволяет искать в себе какие-то другие нюансы. Жалко только что порой бывает так: партнер разбудоражит, ты растревожишься, а он уже ушел в себя и забыл, что тут начиналось творчество.
Вы очень зависите от партнера?
Конечно. Очень интересен для меня в этом смысле Денис Желтоухов. У него живой глаз. Он хорошо слышит и понимает, что он делает.
Говорят, случалось такое, что вы в театре не только исполняли, но были и автором?
Это были новогодние программы для детей. Их было несколько. Была моя стихотворная сказка на музыку Цезаря Кюи про кота в сапогах и волшебные голоса. Она называлась «Тайна поющих сундуков». Музыка очень красивая и сложная, интересно было ее подтекстовать. Да и сюжет получился нескучный. На большой сцене она не состоялась. Играли мы ее в детских садах.
Вас обожает не только зритель. Очень тепло относятся к вам коллеги. А стихи, которые вы им время от времени дарите, всегда очень бережно хранятся, потому что в них и блеск метафор, и добрая ирония, и острое словцо. И все - в точку. А для себя вы их сохраняете? Не хотелось когда-нибудь издаться?
Нет. Это - разовое. И об этом говорить не стоит.
Вы - народный артист России. Это очень высокое звание, это признание не только зрительское, но и государства. Считаете ли вы себя успешным человеком?
В моей жизни ничего не изменилось в связи с этим. Я ведь, сами говорите, по природе своей прост и застенчив. Когда узнал, что получил звание, думаю: «Ну все! Завтра приду, буду по театру ходить так… достойно». Пришел. Мне все говорят: «А, Хозя! Привет!». Никакой трансформации не произошло. Я не считаю себя успешным человеком. И неудачником не считаю. А есть какое-нибудь среднее слово, чтобы это как-то назвать? Наверное, я просто обычный человек. Иногда сожалею, что не имею наглости и глотки луженой. Встанешь иногда утром и думаешь: «Вот вчера ругались да спорили, что ж я так вот остроумно тогда не ответил?» А куда после драки-то?
Чего хотелось бы от жизни?
Видите, вот у меня сегодня щека распухла? Значит, здоровья хочу. И если серьезно - тоже здоровья. Я хочу хороших, добрых отношений. Справедливости. Хороших спектаклей. Я не устал и хочу работать.
Валерий Михайлович, спасибо! Долгих и головокружительных Вам сценических полетов и погоды летной.
«Хабаровская неделя» № 9 27 февраля - 5 марта 2009
Записала и подготовила к печати Галина Долинина
Связанные материалы:
- Артисты Хозяйчев Валерий
