Федор Одинцов: крупицы истории, чуть-чуть географии и много музыки
15 декабря на сцене краевого музыкального театра зазвучат арии из опер и оперетт, старинные романсы и лирические песни в исполнении заслуженного артиста России и Северной Осетии Федора Федоровича Одинцова. Творческий вечер «Гори, гори, моя звезда!» случится в день его юбилея. У всех, желающих поздравить артиста, пока еще есть шанс прибрести билеты, а для поклонников-читателей - интервью с виновником события.
Сейчас у огромного количества людей в родословной вдруг отыскиваются дворянские корни. Как с этим у Вас?
Насчет дворянских корней не знаю, но мой прадед Карл Митхен - датчанин на своей парусно-паровой шхуне пришел во Владивосток в конце 19 века и там остался. Всю жизнь по-русски еле-еле говорил. Он женился на американке Марии Флатчер, (ее родственники до сих пор живут в Америке на Аляске и занимаются пушниной). У них родилась моя бабушка Мария Карловна, она вышла замуж за русского офицера морского флота Данилу Трофимовича Колбина, который уйдя в отставку, был управляющим пушным банком в городе Владивостоке. Мой прадед в свое время говорил дочери: «Как ты можешь выходить замуж за русский медведь?» Это о русском офицере. Погиб прадед случайно. Мало кто знает некоторые детали российской истории. Перед самым началом войны с Японией в 1905 году кто-то напоил всю русскую эскадру, стоящую во Владивостоке. Представляете, всю эскадру! В результате матросы офицеров побили, вышли на улицы и стали выворачивать булыжники из мостовой улицы Светланской. Все, что можно, разбили, убили кучу народу. Для установления порядка вызывали войска! Мой прадед Карл Митхен ехал в пролетке, и ему попал булыжник в висок, его убило наповал.
Во Владивостоке и сейчас на улице у моря стоят два особняка, которые сначала принадлежали моему прадеду, потом моему деду: в одном доме жили жильцы, а во втором - семья. Бабушка Мария Карловна была младше своего мужа на 17 или 18 лет. Дед, знаете какого года рождения? 1861-го! Это когда освободили крестьян от крепостного права. У них последний ребенок родился в 70 с чем-то лет, а всего было 11 детей.
Вам известны какие-то детали их жизни?
Они жили очень дружно. Но бывали, конечно, и поводы для недоразумений. К примеру, во Владивостоке был центральный универмаг Кунста и Альберста. Приказчиков хозяин магазина привозил с Кавказа, из центральной России - самых красивых парней. Когда женщина в магазин заходила, этот приказчик бросал на нее такие взгляды, что она от волнения покупала у него все, что под руку попадет. И моя бабушка входила в это число. Она тоже приносила из магазина всякую чепуху. Проходил месяц - прибегал китайчонок с бумажкой, дедушка заходил в кабинет, вытаскивал счеты, считал и говорил: «Мария Карловна, а что это вы такое купили?».
С другой стороны дома сидел китаец с косой, который чистил сапоги. Он сидел так до 1921 года - 11 лет. Когда в 21-м году японцы вошли во Владивосток, все перепугались. И вот заходит в дом этот китаец в форме японского полковника - японец, разведчик, с орденами, с саблей и говорит «Данила Трофимович, я знаю вашу семью больше 10 лет, ваш дом никто не тронет». А потом в доме деда был большой раскол: часть за белых, часть за красных - как у всех . Дед был репрессирован. Показали моей бабушке ров, где их 30 человек закопали - на морском кладбище. Дом забрали, бабушку сослали почему-то в Саратов. Моя матушка была уже замужем и осталась во Владивостоке.
Мать в одно время осталась с тремя детьми. Я уже от второго брака. Мои братья по фамилии Гудковы. Гудковы прежде были потомками декабристов и богатейшими владельцами судов. А когда она осталась с детьми одна, они жили, понятно как. Она рассказывала: «Пойду с утра, обменяю золото, что от бабушки еще оставалось (не успели отобрать), куплю детям соленой рыбы. Они наедятся и весь день только пьют».
А мой отец - Одинцов Федор Семенович - ленинградец. В 40-м году ушел в Америку, в Сан-Франциско на каком-то торговом судне. Началась война, их там оставили лэнд-лизом заниматься, помощь американскую переправлять на судах. Он возвращался в Россию со знаменитой эскадрой, которая везла помощь: студебеккеры, самолеты, шоколад (тот, что в мешках, бесформенными кусами) - так вот, немцы эту эскадру уничтожили. С ее остатками он пришел в Мурманск, и его направили во Владивосток заместителем начальника Севморпути. Это была знаменитая, мощная организация. Он рассказывал: «Я приезжаю в гостиницу на набережной (тогда она называлась «Челюскин»). У меня бостоновый костюм американский и в запасах - шоколад и сгущенка. Я приезжаю, надеваю костюм, покупаю букет цветов, собираясь погулять, познакомиться с женщинами. Выхожу на улицу и встречаю твою маму. На этом все дело и закончилось». А я только уже почти юношей узнал, что братья мне по отцу не родные. Воспитывали нас одинаково, даже мне больше доставалось.
Говорят, все начинается с детства. Вы рано поняли свое предназначение?
Предназначение не понял, но моя мама Алла Даниловна любила петь. Голос был с хрипотцой, но пела она очень выразительно. Я помню вечера, когда мы к Новому году всей семьей пельмени лепили. Приходили мои женатые старшие братья, и сестра. Пока лепили, пели на голоса русские народные, украинские и другие песни. Навсегда запомнилось, как мама пела «Тонкую рябину». На меня это так повлияло почему-то, что я сам ее все время пел. Хотя все вокруг говорили: «Ты же парень, почему ты поешь женскую песню?» А мне очень нравилось. Но я стеснялся петь на людях.
Когда закончил 10 классов, поступил во владивостокский медицинский институт и проучился в нем почти год. Но потом понял, это не мое, не лежит к этому сердце. Как только я забрал документы из института, меня сразу же забрали в армию. И я вам скажу то, что сейчас говорить не модно. Армия дала мне путевку в жизнь. Я попал в ракетные войска спецназначения, в тайгу, в учебную роту. И вдруг приезжает ансамбль с Красной речки, который назывался «Мы служим на Дальнем Востоке». Там было очень много хороших музыкантов, например, знаменитый наш трубач Фишер, который сейчас живет в Вене и часто приезжает к нам устраивать разные фестивали. Они набрали молодых музыкантов, и им нужны были вокалисты. Увидели меня. Но, правда, увидели как фактуру: я был высокий, здоровый парень. Они говорят: «Вы что-нибудь поете?». Я говорю: «Я пою «Тонкую рябину». Они очень удивились, конечно: «Ну, спойте». Я спел. Спустя два месяца пришел приказ о том, чтобы меня направить в ансамбль ракетных войск в город Хабаровск. Я стал петь в ансамбле, и мне сразу же разрешили учиться на вечернем отделении училища искусств. Учился у Григория Иванова - он тогда был директором и одновременно вел вокальный курс. Он первый дал мне азы классического технического вокала.
После этого я поступил в дальневосточный институт искусств. Учился очень хорошо, потому что у нас был Михаил Григорьевич Михлин: он меня, молодого совсем певца, приучил петь с симфоническим оркестром. Во Владивостоке был тогда оркестр телевидения и радио Краснощека, я с ним часто выступал. Выпускники музыкальных вузов каждый год собирались в каком-нибудь городе, где была консерватория и оперный театр, где их, так сказать, раскупали - была ярмарка.
Меня сначала пригласили в свердловский театр оперы и балета, но я ехать побоялся, потому что знал, что там четыре баритона и все Лауреаты международных конкурсов и конкурсов им. Глинки. А «кушать подано» петь не хотелось - мне было 25 лет и хотелось петь сразу главные партии. И тут приезжает дирижер из Осетии и говорит: «У нас молодой музыкальный театр, ему 10 лет всего, у нас хороший куратор - Валерий Александрович Гергиев (тогда он был очередным дирижером у Темирханова и главным дирижером ереванского симфонического оркестра). У нас есть один хороший баритон, но он один не потянет весь репертуар, нужен еще один. Я прослушался, меня пригласили. Это было в 1976 году.
Я приехал, через пять месяцев дали мне двухкомнатную квартиру, и с этого времени я работал под руководством Гергиева. У меня сохранились афиши, анонсы, газета «Социалистическая Осетия», где, к примеру, написано: «К столетию постановки оперы Верди «Отелло», и действующие лица, среди них: Яго - заслуженный артист Северной Осетии Федор Одинцов, дирижер - Валерий Гергиев. Это была крупная постановка. Мои коллеги порой говорят, что опера статична, нужно только петь, а мы тут все играем. А я вам скажу, что режиссер Александров так поставил «Отелло», что монолог Яго я пел, лежа на животе. А хор у нас как танцевал! Знаете, с чем можно сравнить? Когда в этом году приезжал «Геликон-опера» с программой «Гершвин-гала», то на их выступлении я сначала не сообразил, что это хор, а не балет. И у нас так было. Помимо этого меня сразу же заняли в филармонии.
У Вас звания заслуженного артиста двух республик. Когда начинали, была ли установка достичь званий?
Не было. Валерий Александрович Гергиев меня даже упрекал: «Ты интересный парень. У тебя есть внешность, красивый голос, но нет актерского честолюбия». Но звание в Осетии я получил очень быстро, в 1982 году, хотя, по сути, сделать это было сложнее, чем в России: на первом месте - национальные кадры. Именно поэтому, я всего год стажировался в Большом театре. Мне дали понять, что в Осетии я не для того, чтобы стажироваться в Большом, а для того, чтобы работать на благо республики. Но я ни о чем не жалею.
Звание в России я получил позднее, уже в Хабаровске. В Хабаровск не собирался ехать, просто жена - хабаровчанка. Если выбирать, где жить, я бы, конечно, выбрал Северный Кавказ. Мне очень нравится этот климат великолепный, образ жизни, ментальность. Я люблю приводить пример из своей жизни. Все говорят, что осетины, и вообще, кавказские народы жестокие. А в моей жизни был такой случай. Моему ребенку было около двух лет, и я с ним ехал в набитом автобусе. У ребенка поднялась высокая температура, ему было очень плохо. Я не знаю, что было бы в этом случае в Хабаровске. А там было следующее: водитель остановил автобус, все вышли, он закрыл дверь и на полной скорости привез нас в больницу. Вот что такое Осетия. Я на всю жизнь это запомнил, и мой сын это помнит.
К каким наградам у Вас особое отношение?
Самое приятное не награды, а то, что я очень много проработал с симфоническими оркестрами и знаменитыми исполнителями, скрипачами, духовиками, дирижерами. С Гергиевым, с Тицем. Я пел с Чистяковым, с санкт-петербургским Дмитриевым, с Евгением Светлановым, с Эмином и Кареном Хачатурянами, с Юрием Васильевичем Силантьевым. С ним я неоднократно выступал в колонном зале в Москве. У меня есть запись на пластинке моего выступления в московском политехническом институте. В том самом зале, где когда-то выступал Маяковский. С симфоническими оркестрами я объездил весь Советский Союз.
Как все складывалось в Хабаровске?
Сначала попал в филармонию, а в театр уже потом - благодаря Юрию Ивановичу Тихонову и Игорю Евгеньевичу Желтоухову. Они как-то на концерте у меня спросили: «А почему ты не у нас в театре? Ты же театральный». Мне было уже достаточно много лет, около сорока. Я пришел в театр и сказал: «Вы поймите, я - баритон. Баритон в опере используется как характерный голос - или злодей, или отец. А сейчас мне придется стать в оперетте героем. Значит, я должен сделать коровьи глаза и говорить «люблю», зная прекрасно, что все закончится хорошо. Мне это очень трудно». Они говорят: «Да брось ты». И я для начала спел Аверина в «Севастопольском вальсе», потом Эдвина в «Сильве», Баринкая в «Цыганском бароне», Андрея в «Холопке», Данило в «Веселой вдове», Айзенштайна в «Летучей мыши», словом, героев. Но мне всегда нравились характерные партии, причем характер не обязательно должен быть хорошим.
Расскажите про любимые роли.
В опере самым любимым был барон Скарпиа в «Тоске». В «Паяцах» я пел две партии: Сильвио и Тони. Сильвио - герой-любовник, а Тони - мстительный урод. Партия Тони мне очень нравилась. И, конечно, Яго: и потому, что она игровая, и потому, что я ее делал с Гергиевым, и потому, что там очень много красивого пения. А в оперетте мне очень нравится Голова в «Черевичках для любимой» и Мидас в «Галатее». Самое лучшее, сделанное мной за последнее время это, наверное, роль Мидаса. Для меня это оптимальное сочетание актерского и вокального.
Я всегда говорю: «Ребята, я не призываю к тому, что все должны петь оперными голосами. Это сложно. Но нужно иметь технику, школу. Очень хороший пример - наша Татьяна Маслакова. Именно ее я всегда с удовольствием приглашаю во все свои концерты, даже в академические. У нее не оперный, очень нежный и красивый голос, и как она им пользуется! Она может петь практически все, ее голос может выразить теплоту и любовь. Я и сейчас приглашаю ее в свой творческий юбилейный концерт «Гори, гори моя звезда!».
Для одних работа - карьера, для других - повинность. А для Вас?
Я бы сказал, образ жизни. Я даже вывел для себя формулу человеческого счастья. Каждый ведь имеет свое определение. На мой взгляд, счастье это когда работа сочетается с твоими способностями. Когда есть полное слияние того, что ты любишь и умеешь, с твоей работой. У меня это счастье есть. Хуже нет, когда люди занимаются не своим делом, когда каждое утро надо вставать и идти куда-то только для того, чтобы заработать деньги. Это очень примитивно, ужасно и просто губительно.
Лучшие для Вас точки земного шара?
Я на отдых никогда не ездил. А по работе в советское время был неоднократно в Болгарии, Чехословакии. А вернуться еще не раз хотелось бы в Японию. Двенадцать лет я каждый год работаю в Японии. Японцы говорят: «Знаете, как мы отличаем русских туристов от других иностранцев? Русские от классической музыки бегут как черт от ладана. Другие приходят, слушают, даже иногда начинают подпевать, а эти моментально убегают».
Это - воспитание. Есть, конечно, и в России небольшая группа людей, которая сохраняет традиции, есть музыкальные школы. Когда на спектаклях я вижу молодых людей, меня это очень радует. Я понимаю, что на вечеринке не будешь танцевать под Мендельсона. Это естественно, там попса и нужна. А в Японии она официально запрещена во время принятия пищи, во время передвижения на автобусах. Если вы придете в кафе, вы услышите очень тихую фортепианную музыку. И в ресторанах живой оркестр играет очень тихо, чтобы вы могли разговаривать. Попсы нет ни на телевидении, ни на радио, она специфична и звучит для определенной категории людей, для того, чтобы под нее было можно выпить и потанцевать в специальных клубах. Как-то я шел по ночному японскому городу - такая тишина, запахи ночные… И вдруг открывается толстая-толстая дверь, и оттуда доносятся вопли какой-то дикой попсы, и тут же дверь закрывается. Просто кто-то вышел, и за ним сразу захлопнули дверь. Это культура. А потом, японцы ведь доказали, что попса вредно влияет на органы пищеварения, нарушает их работу. Я как-то ехал в автобусе, была включена такая вот музыка: практически не слышно, что поется, просто звуки ударника. У меня жутко разболелась голова, и я подумал, а как водитель 8 часов сидит под это за рулем?
Что, в Вашем понимании, значат слова «хороший спектакль?
Тот, который держится в репертуаре. Это говорит о том, что он хорошо сделан, профессионально, что актеры работают с большой отдачей, и все в нем на своем месте.
С каким чувством зритель должен выходить из зала после такого спектакля? Потрясения, праздника, восторга?
Из нашего театра зритель вряд ли должен уходить в состоянии потрясения. Это должен быть совсем другой театр. И нам это не нужно. Я знаю и помню по 90-м годам, чем хорош был наш театр тогда. Тогда включали телевизор, там - политика, Ленин, Сталин, Горбачев, Ельцин. Приходили в театр драмы - там то же самое. А приходили к нам… Очень красивая музыка, люди говорят о любви, пьют шампанское, танцуют. Из нашего театра люди должны уходить с чувством оптимизма. Не надо забывать о том, что за тысячи километров от нас нет ни одного музыкального театра. Мы - единственные на Дальнем Востоке, а дальше - до Сибири - ничего нет. Еще раз говорю: то, что наш театр существует - великое счастье для Дальнего Востока.
Есть ли у Вас какие-либо профессиональные заповеди?
Я из старого поколения артистов, для которого очень сильно значение традиций. Прежде всего, меня с молодости приучили бережно относиться к старшему поколению артистов. Не смотря на то, в какой форме они сейчас находятся. Наша профессия очень быстро проходящая, и каждый из нас рано или поздно перейдет свой рубеж. Я на сцене уже сорок лет и могу утверждать, что это одна из важнейших традиций. В нашем театре с этим все обстоит правильно. Наша молодежь благодаря ауре, существующей в театре, ведет себя очень корректно. Вообще, коллектив театра у нас небольшой и очень талантливый. Я бывал в театрах, где талантливых людей единицы, и на них строится репертуар. А у нас, кого не возьми, все талантливы.
Самая сильная сторона Вашего актерского дарования?
Приспособляемость к режиссеру.
А если серьезно?
По большому счету не нужно забывать, в каком театре мы работаем. Он ведь только недавно стал музыкальным, пока что он ближе к комедии. Этот жанр предполагает, что артист должен относиться к своей работе с долей иронии. Почему? Потому что сделанное что-либо всерьез в таком жанре вызывает недоумение. Не буду называть имени артистки, но когда я видел, как на сцене она по-настоящему плакала, сопереживая своей героине, мне было забавно. Это вызывало и улыбки коллег, и недоумение в зале. Но надо понимать, что ирония должна быть только по отношению к себе, ни в коем случае, не к зрителю.
Ваши самые памятные встречи?
Мне очень везло на интересных людей. Например, муж английской королевы Елизаветы - герцог Эдинбургский. Я имел честь с ним обедать, и мне очень понравилось его отношение ко всем окружающим. Меня поразило то, насколько он ровен в отношении абсолютно ко всем, начиная с официантки и заканчивая теми высокопоставленными людьми, которые его пригласили. Я тогда понял, что такое настоящее воспитание. Безупречность. Не снисходительность, а некоторая доля добродушия, простоты. Похожее впечатление оказала встреча с будущим тогда министром обороны Ивановым. Я вообще заметил, что люди большой политики или те, кто занимается чем-то глобальным, настоящим, если они талантливы в своем деле, то обычно просты в обращении. Кстати, Иванов подарил мне именные часы.
Вы везучий человек?
У меня такой вопрос никогда не возникал.
Галина Вишневская однажды сказала, что у каждого человека должны быть неудачи. Вы с этим согласны? Вы помните свои неудачи?
Естественно. Помню я их, правда, недолго. Но согласитесь, чтобы познать свет, надо узнать тьму. Если человек всю жизнь без фиаско, как он узнает, что такое удача?
А как насчет лени?
Вот! Я очень люблю философствовать, лежа на диване. Как вся русская интеллигенция. Вообще, я читать люблю. С детства. Любимый писатель - Бунин. Многие любят читать все новое. А я ничего нового не читаю. Люблю Бунина. Открываю наугад страницу и, допустим, читаю: «В Москве весна. Хорошие господа уже сидят в ресторане «Прага» и едят молодой картофель со сметаной и запивают холодной водочкой из графина»... А если серьезно, я действительно Бунина обожаю.
У Вас легкий характер?
Нет.
Ваш главный недостаток?
Вспыльчивость.
Что Вы не смогли бы простить?
Предательство, скорее всего. А еще я не люблю в людях холуйства. Это меня раздражает.
С каким человеком Вы согласились бы ехать в купе поезда, скажем, от Хабаровска до Москвы?
Ни с каким. В одиночестве.
Дар, которым Вы хотели бы обладать? Может быть, Вы чего-то не умеете, а хотели бы. Рисовать, к примеру.
Рисую я лучше, чем пою. Я даже когда-то хотел поступать в архитектурный институт. Хотел бы быть моряком. Было бы много денег, я бы их потратил на кругосветное путешествие на большом парусном судне. Чтобы посмотреть своими глазами весь мир.
Ваше самое большое достижение?
Двое прекрасных сыновей и две прекрасных внучки. На первом месте - они. Вообще-то, я не кладу на чаши весов работу и личное. Это нельзя разделять.
Есть ли в Вашей жизни что-то неосуществленное?
Я себя осуществил. Я всегда этим занимался - я осуществляю себя в искусстве. Кстати, слова «искусство принадлежит народу» я считаю аксиомой. Так же как и то, что мяч относится к шарообразным предметам. Скажу почему. Человек может писать стихи, петь, танцевать, рисовать. Пока он это делает для себя - это хобби. А когда кто-то этим заинтересуется и платит за это деньги - это уже принадлежит народу.
Что можете пожелать родному театру?
Процветания. Еще раз повторю, наш театр уникальный, прекрасный. Труппа очень сильная, но как опереточная труппа. Наш нынешний театр столько лет становился, чтобы стать таким как сейчас! А чтобы стать музыкальным, нужно, самое малое, лет 10. Начинать нужно с приглашения молодых вокалистов. У нас ведь даже не хватает людей на два состава. А жизнь полна неожиданностей. Даже в бенефисных спектаклях на конкретного актера театр должен иметь замену на главную роль. Без этого существовать рискованно: мы все живые люди и подвержены хотя бы простуде. Это в определенный момент может закончиться скандалом - отменой спектакля.
Каждый возраст ставит перед человеком свои задачи. Что диктует Вам Ваш возраст?
Слава Богу, пока ничего. Я просто живу.
Записала и подготовила материал к печати Галина Долинина
«Хабаровская неделя» № 50 12-18 декабря 2008
Связанные материалы:
- Артисты Федор Одинцов
