Денис Желтоухов: Смешно играть там-трах-тах-тах! / «Время Хабаровска», апрель 2011

В ноябре 2010 года в Москве были объявлены номинанты для участия в 17-м конкурсном фестивале «Золотая Маска». Хабаровский музыкальный театр стал участником «Золотой Маски» в четырёх номинациях со спектаклем «Два бойца» по мотивам повести Л. Славина и легендарного одноимённого советского фильма 40-х годов. Постановка номинирована как лучший спектакль, лучшая работа режиссёра (Леонид Квинихидзе), а также лучшие женская (Татьяна Маслакова) и мужская роли (Денис Желтоухов, Влад Павленко) в жанре оперетта-мюзикл.

 

Историю о том, как служили два товарища, Хабаровский краевой музыкальный театр подготовил к 65-летию Победы. Постановку осуществил лауреат Государственной премии, заслуженный деятель искусств России и Крыма, известный советский и российский кинорежиссер Леонид Квинихидзе. Либретто и стихи Вячеслава Вербина, автор музыки Марк Самойлов. «Я рад, что именно хабаровский театр обратился к этой теме, - сказал Л. Квинихидзе. - А столичные театры как-то индифферентно прошли мимо, видимо, не коммерческая тема. Бог им судья».

Хабаровский спектакль был замечен театральной общественностью и ожидания, связанные с грядущим фестивалем «Золотая Маска» в Хабаровске большие. С исполнителем одной из главных ролей (Саши Свинцова, или Саши с «Уралмаша») в спектакле, номинантом 17-й премии «Золотая Маска» Денисом Желтоуховым встретился наш корреспондент.

 

- Насколько я понимаю, это первый спектакль, который вы делали с Леонидом Квинихидзе?

- Первый, да, но у этого спектакля был долгий путь к Леониду Александровичу, потому что изначально его должен был ставить другой режиссер. Когда сюда приехал композитор Марк Самойлов, он сделал читку, попел музыку, и на нас это произвело впечатление. Нам всё понравилось. Самойлов сказал, что ставить будет режиссер Гарри Абайдуллин, достаточно знаменитый человек.

Спустя полтора месяца Марк Самойлов приехал в Хабаровск вновь и сказал, что будет ставить другой режиссер – мол, что-то не заладилось. Вроде бы Г. Абайдуллин попытался переделывать пьесу, и естественно, Марку Самойлову и Вячеславу Вербину это не очень понравилось. Будет ставить Леонид Александрович Квинихидзе.

Ну, такой мэтр! Но… Приехал человек скромный, без такого отношения типа: эй, вы, тут все слушайте меня, я – звезда! Сразу к делу: забрал пьесу, чуть-чуть её переделал, дописал сцены. Например, в пьесе не было Вити Когана, который погибает. Потом, как выяснилось, это реальный персонаж - администратор Клавдии Шульженко, который действительно погиб – взорвался в автобусе на фронте. Еще Квинихидзе дописал сцену Тони, которая все-таки вытаскивает из боя Аркадия.

 

- Но это же и в фильме есть…

- Но в фильме Тони не обгорела. И печальная судьба этих людей – он калека, она калека – их сближает. Леонид Александрович прибавил любовной линии у Свинцова, по сравнению с фильмом. Фильм вообще сложно перенести на сцену, потому что действие в основном происходит в окопе. Когда всё это затевалось, мы думали – как это вообще возможно, «Два бойца»? Мы будем всё время в оркестровой яме сидеть, что ли?

Мне кажется, в этой пьесе вообще всё не про войну.

 

- А про что?

- Про дружбу, про любовь – про вечное. Смешно играть там – трах-тах-тах! Ну война, так давайте, мы на сцену танк вытащим, пушку… Да, не без этого. Леонид Александрович показал весь ужас - блокадный Ленинград, когда люди обреченные идут степенно в очередь в бомбоубежище…

 

- Кстати, сильное место в спектакле…

- Вот в этом вся фишка спектакля.

 

- Я специально сначала посмотрел фильм, а потом сразу спектакль. Ещё когда смотрел фильм, мне показалось: пусть война, но люди не превращаются в машины для убийства, остаются людьми со своими чувствами. И вот это состояние нужно как-то передать. Известно, что Марк Бернес полтора месяца ходил в военной форме, и все равно никак не мог в него войти.

- Уже съемки начались, а единственный человек, у которого ничего не получалось – это Марк Бернес, как ни странно. Пока он случайно не пошёл постричься, и стрижка дала ему это состояние. Я вообще склонен думать, что даже с той стороны – у обычных немецких солдат, которые вынуждены были воевать – и у них была та же ситуация. Обычные люди, которые не хотели воевать, потому что у есть них семьи, дети… У них были такие же отношения дружбы и любви. Война над такими высокими чувствами не властна, она рядом с ними не имеет значения.

Что же касается моего вхождения в образ… Ну, во-первых, я всё-таки человек советского поколения. Я помню все рассказы дедушки, бабушки…

 

- Дедушка воевал?

- По маминой линии дед воевал, пришёл с фронта без ноги. Бабушка рассказывала, как кушали лебеду, даже не картофельные очистки. Больше нечего было. Она пережила три голодовки. Все эти рассказы у меня навсегда в голове, это не забывается никогда. Я человек того времени и особенно настраивать себя не нужно было.

Процесс репетиций вводит в нужное состояние, это уже работа Леонида Александровича – подвести к какой-то ситуации, объяснить.

Тем более он сам питерец, помнит блокаду. Это особый случай. Особый случай и с Марком Самойловым – он тоже питерец и тоже блокадник. И тот, и другой много рассказывали - их рассказы очень помогли.

 

- Что касается немецких солдат… В фильме такое, конечно, никак не могло быть показано, потому что это 1943-й год, но спектаклю, конечно, большой респект за то, что хотя бы там Гёте звучит по-немецки…

- Это автор пьесы ввёл. Однозначно, в советское время такого быть не могло. Высокие мотивы, как любовь, поэзия (неважно, чья - итальянская, немецкая, русская) – всё это настолько выше… Это как Бог, это - недосягаемо. Никакие перипетии их не затронут. Война, деньги – это все ниже на сто, двести уровней. Что бы ни происходило, человек должен оставаться человеком в лучшем смысле этого слова. Это и показано в пьесе.

 

- Кстати о Боге, о религии. Меня удивило, что в спектакле показано, как церковь восстанавливают – мне кажется, не могло такого быть в 1945 году…

- Может, вы помните сериал «Штрафбат»? Там эта тема хорошо показана, очень точно. Смысл в чем – вы знаете, что икону Божьей матери, когда фашисты были уже в 12 километрах от Москвы, возили над городом на самолете? По приказу Сталина! У нас не только церковь восстанавливают – если вы внимательно смотрели спектакль, там упоминается, что Сталин был учеником духовной семинарии. То, что происходило в СССР – это не деяния Сталина, а деяния Владимира Ильича Ленина. Большая разница.

 

- Не выглядит ли это, как дань моде? Сейчас все резко ударились в религию…

- Я думаю, что Леонид Александрович хотел показать, и хочет показывать высокие мотивы. Я надеюсь, молодежь хотя бы задумается над тем, к чему надо стремиться в жизни. Вчера по «Культуре» шла передача, там пел хор божественную литургию. И дирижер-хоровик сказала такую фразу: вы понимаете, это настолько высокая музыка, что хотелось бы, чтобы люди слушали ее не когда уходят из жизни, а когда входят. Чтобы впоследствии понимать, для чего эта музыка.

 

- Заставить человека нельзя. Либо он сам стремится, либо...

- Конечно. Но это нужно воспитывать. Кстати, большой мастер в этом деле был, опять же, господин Сталин. Большой мастер! Сейчас мы немножко утратили сферу культурного влияния театра на человека, а в советское время - в 40-е, 30-е, 50-е, 60-е - ставились советские пьесы, но посредством этого человека вводили в театр. И он смотрел, как надо жить - воспитывался.

 

- Но это все было инструментом пропаганды.

- Конечно. И мы тоже инструмент, театр - это всегда инструмент пропаганды. Да, есть комедии положений, комедия дель арте, трагедии, как его там… Шекспир! Но ведь всё сводится к вопросам: зачем, для чего, ради чего. В этом спектакле даже более высокие мотивы, чем любовь и война. К тому же театр наш уже два года музыкальный. А от этого у нас сфера широкого влияния. 

 

- Понятно. Сколько я людей не спрашивал, тех, кто смотрел фильм, почти у всех в памяти единственная сцена - когда Бернес поет в землянке «Темную ночь». Что у людей остается в голове после вашего спектакля?

- Вообще, в мою сторону это сложный вопрос, потому что я уже 20 лет на театре, и не могу судить отстранённо и говорить за зрителя. Но я смею надеяться, что в спектакле есть три, нет, четыре ключевые вещи. Это увертюра...

 

- С немцами?

- Да, начало спектакля.

 

- Это сложно забыть.

- «Темная ночь», «Танго смерти». И финальная сцена. Я думаю, это ключевые вещи. И, наверно, ещё останется в памяти сцена прихода двух друзей к девушке.

 

- Вот. Эта сцена мне показалась самой искренней. Она не пафосная, не помпезная, зато человеческая...

- Вообще, конечно, такой материал сложно играть. Есть понятие в актерском мастерстве - бытовая сцена, и не бытовая. Здесь большая сложность - материал про войну, про вот эти отношения, а не про любовь, где можно действительно душевно всё это сделать. Как это всё играть, как это всё говорить? Я думаю, этот спектакль пока ещё идёт в процессе обучения. Может быть, через год, через два он придёт в стадию, когда артисты, все без исключения научатся говорить... Ну, не то, чтобы мы научимся, этому очень сложно научиться, не увидев всё своими глазами...

 

- Всю музыку, все песни заменили, а «Тёмную ночь» решили оставить. Почему?

- Потому что, как никто, Марк Самойлов имеет на это право, потому что он был учеником Соловьева-Седого и аранжировки всех более-менее знаменитых песен Соловьева-Седого, которые вы слышали, сделал он. Поэтому он, как композитор спектакля, имел право оставить эту песню. А вы слышали - он в увертюре использует тему Шостаковича? Есть вещи, которые лучше не напишешь. Это называется музыкальным термином «цитирование». Есть вещи, которые невозможно переплюнуть. 

 

- С Шостаковичем всё понятно. А «Тёмную ночь» не сложно ли было исполнять после Бернеса?

- Сложно. Поэтому мы и сделали другую аранжировку, а от неё совершенно другое восприятие музыкального материала. Вообще, сравнивать бессмысленно. У спектакля практически другой сюжет, так же, как в «Чонкине» - у нас от Войновича остался только Чонкин, всё остальное совершенно другое. Юлий Ким перелопатил весь материал. Также и здесь - Вербин перелопатил весь материал, и от «Двух бойцов» остались только два бойца. Практически другой сюжет, за исключением войны и блокадного Ленинграда. И сфера конфликта другая, с этим вот «ВПЖ»...

 

- А кстати, откуда эта история про ВПЖ? 

- Вот тут я уже не силен. Я не знаю, откуда... Вообще, если разобраться по сути, конфликт выеденного яйца не стоит. Но, учитывая, что Дзюбин, в исполнении заслуженного артиста Влада Павленко - более циничный по жизни, более юморной, он ко всему относится проще. Проще изначально у него и отношения с Тонечкой.

У моего персонажа психологическая нагрузка сильнее. Он ранимейший человек, при своей комплекции. Он воспринимает всё не просто близко к сердцу, а... Больной человек, так жить нельзя. С учётом того, что он вообще из детдома, а там таких не воспитывают. Какие там высокие мотивы! И при этом он остался не просто человеком, он во всё свято верит. В дружбу, в любовь с первого взгляда - опять же, возвращаясь к вопросу, к чему мы ведём зрителя.

 

- То есть в чём-то это сказочка?

- Наверно, отчасти и наша жизнь - сказка, и в это нужно верить. Не забывать о таких вещах, стремиться к высоким отношениям. Любовь с первого взгляда - да, не всех она находит, может быть. Но в неё нужно верить и ждать! Обязательно ждать. Если человек не будет жить с такими мыслями, если он не будет жить с мыслями, что у него будут дети и их нужно будет воспитывать с трех-четырехлетнего возраста и водить в театр - в детский, а потом во взрослый - что из таких людей может получиться? 

Любая более-менее приличная страна не имеет смысла развития, если в ней нет высокого слова «культура». А культура начинается с музея, театра, с музыки, с книжек, которые нужно читать не в Интернете, а читать, страницы перелистывая! Если человек живет без этого - вообще как тогда жить?

 

- Если опять же сравнить фильм и спектакль, то дружба и несовместимость душевная в фильме есть, но не так уж явно. А в спектакле об этом прямо говорится. Почему?

- Это не я сказал, но знаете, чем отличается театр от кино? Театр - это искусство, а кино - индустрия. Вы сидите в зале, а на сцене находится, к примеру, сто человек, и вы смотрите на того артиста, который вам нравится. В кино снимается тысяча человек, но оператор заставляет вас смотреть на того артиста, который вам может быть жутко не нравится, но его показывают крупным планом! Вот в этом и есть отличие. 

Искусство театра - сложный синтетический жанр. Показать отношения на сцене гораздо сложнее, чем в кино. Спектакль и кино - это две рельсы, которые никогда в жизни не сойдутся. В кино всё, так скажем, «проще», конечно же! Там выразительности добиться гораздо проще, чем на сцене. А на сцене по-настоящему играть надо. В кино это не обязательно. Режиссёр не снимает кино, на 60-70 процентов это делает оператор. Какой оператор, такое и кино.

 

- Операторы сейчас все умеют снимать.

- Я думаю, что не все. У многих операторов клипмейкерское мышление. Картинка, то да сё. Скажем, такой фильм, как «Пролетая над гнездом кукушки» Милоша Формана» - там нет клиповских съемок, этот фильм делают артисты. Есть режиссёр, есть артисты, которым он верит, доверяет, а эта когорта доверяет ему. Это такой тандем, и вот, получилось гениальное кино.

А есть вещи операторские, скажем, «Москва слезам не верит». Там есть такое, в чём сложно артистам существовать - крупный план, какие-то покадровые штуки. А есть режиссеры, приверженцы, например, крупной сцены. Поставил камеру - и два артиста играют целую сценищу. А камера только вокруг ездит и снимает. Сейчас вообще принято снимать блокбастеры, где технологии 3D, 8D и так далее... Непонятно - ради чего, для чего. Развлечение?

Нельзя жить ради развлечения. Театр остаётся театром только потому, что мы не живём ради развлечения. У нас, всё-таки, какие-то отношения на сцене развиваются. Очень сложно на сцене играть любовь, войну... Очень сложно рассмешить - не развеселить, показав задницу, а рассмешить так, чтобы артист не улыбался, а в зале стоял хохот. И наоборот, чтобы зрители заплакали, когда артист смеётся, это - высокий мотив.

 

- Последний вопрос. Один из актёров в спектакле говорит - живите счастливо, а потом - не надо счастливо, живите, как получится. Как, по-Вашему, надо - счастливо или как получится?

- Нет, он в конце говорит - просто живите. Это не «как получится». Надо просто жить. Хорошая фраза в фильме «В бой идут одни старики», когда самолет погибает, пикируя на вражеские составы – «будем жить!». Вот смысл - будем жить, просто жить! Ради того, чтобы люди просто жили, другие люди погибали. Желание жить приведёт человека к счастливому моменту. Рожать детей, воспитывать их, трудиться, не пенять на судьбу - почему мне мало денег платят?

Надо жить ради детей, ради родителей - потому что они имеют свойство стареть, а дети имеют свойство взрослеть, их надо учить, их надо воспитывать, чтобы у них были, опять же, высокие мотивы.

Не хапать, а просто жить.

 

- Ну, наверное, надо всё-таки не «просто», а прилагая какие-то усилия?

- Конечно. И не какие-то усилия, а массу усилий. Просто жить - это совсем, конечно, не просто. Фраза философская, каждый должен её примерить на себя и понять, как он живёт вообще. Кто-то живёт и живёт, а кто-то живёт с изначальным мотивом сделать что-то хорошее. Миссия такая.

Мы, артисты, живём, чтобы подарить людям радость. Не возможность посмеяться, а радость. Чтобы человек заплакал, засмеялся, подумал. Так что фраза «просто жить» - совсем не проста.

 

Журнал «Время»/ 01’ апрель 2011

Беседовал Илья Николашин